...and home before dark.
Тортики, сны, терапия, разноеСо штуками, которые я делаю руками, вышла череда мелких разочарований. С пайкой пока получается так себе: делать оловом нужный контур у меня почти выходит, но класть этот контур нужно поверх медной ленты, а правильно обтянуть этой лентой условную стекляшку я пока не могу. То ли купленная медная фольга жестковата, то ли я неверно представляю технологию... Ну, к этому я еще вернусь. Странно было бы ожидать, что выйдет с первого раза.
Аэрография на стенах в коридоре тоже вышла не очень: смотрится кустарно и бледно (на торте выходило лучше! Может, это и проблема красок - купила недорогие интерьерные), а заодно я присмотрелась к самой стене и решила, что она ужасна и стоило бы перекрасить ее целиком, однако внутреннего ресурса на это совершенно не ощущается. Там какая-то штукатурка, возможно, в своем далеком прошлом декоративная, и мелкие посеревшие шарики от нее надо как-то сколупывать...
Сегодня сдала еще один заказной торт, классический "три шоколада" на детский день рождения. Бисквит удался хорошо, крашенные аэрографом розы пришлось переделывать: желтый цвет получился слишком ненатуральный и химический, да и не подходил, розовые оказались более к месту. Борюсь с желанием сделать из обрезков и остатков шоколадно-фисташковый торт себе, зачем-то с лиственно-зелеными розами на белом поле. Прям видятся мне эти розы. Кстати, да - у меня теперь есть аэрограф, я и синие розы могу. Но ближайший торт для своих в категориях "волшебная сила, твори по своей воле" и "заморочиться" я себе уже представила совершенно другим. А каким - не скажу, чтобы не портить сюрприз) Но это будет не мой день рождения, там задачи сделать сложное у меня нет. Лень))
Снился сегодня кошмар с сюжетом. Нас в нем было четыре сестры - та, которая мне не нравилась, потом хорошая, потом спятившая и еще я, из младших. И семейство наше было наделено сомнительным даром, который гораздо чаще сводил с ума, нежели приносил пользу, так что считалось удачей, если он не проявлялся вовсе. Я в какой-то момент начала видеть мертвых, и почти сразу поняла, что мне не повезло, в моем случае события пойдут по худшему сценарию - вот в то многолетнее слюнявое, невменяемое, вопящее сумасшествие или тихое овощное доживание на сильных препаратах, хорошо знакомое мне по сестре и старшим поколениям женщин. Потому что дар слишком быстро набрал резкость и силу, и из призрачных теней на границе восприятия (я не успела даже толком обрадоваться, когда смогла слышать их слова, и подумать, куда это можно применить) духи мертвых обрели четкость, цвет и запах. Коммуницировать с ними не выходило - в основном они несли некое мощное одностороннее сообщение на уровне ощущения, и почти всегда ощущение это было о смерти. Это было так - словно нечто пугающее бросается на тебя, хватает тебя и орет тебе в лицо, и его послание - плохо и страшно, сильнейший ужас, его и твой вперемешку, темнота - накрывает с головой, и ты вместе с реальным миром теряешься в нем. Ко мне привязался один дух с посланием особенно тяжелым и "громким", он возвращался едва ли не сразу, когда я приходила в себя, и я чувствовала, что продержусь так совсем недолго, вот-вот мой разум не выдержит, как может не выдержать тело слишком сильных нагрузок.
В минуты просветления я должна была решить, что делать дальше - с физическим телом, которое от меня останется. Можно было обратиться за уходом к несимпатичной сестре или просто подождать, пока она сама возьмется - традиционно она досматривала наших родственниц - но я видела и этот уход, и эту сестру, так что страшно себе такого не хотела. Так же не хотела я взваливать такую обязанность на любимую сестру (отношения с ними помнятся размыто, так как было здорово не до того). У меня было определенное немаленькое наследство, оставленное кем-то из старших родственниц (как предусмотрительно, поняла я, а все гадали, почему именно мне - у кого-то был дар заглядывать в будущее?..) С этой суммой можно было обратиться в специализированную клинику, заключив долгосрочный контракт, что я и сделала.
А в клинике как-то между тем начала приходить в себя. Прежде всего, там были те, чье состояние было сильно хуже. Я, с точки зрения персонала, была почти здорова - относительно вменяема в целом и полностью вменяема отрезками, я могла ходить в уборную и заправлять свою кровать, могла решить, что хочу на ужин, и без посторонней помощи съесть этот ужин. В нарастающие мелкие бытовые хлопоты для себя и окружающих я со временем вовлеклась до такой степени, что в какой-то момент смогла усилием воли отодвинуть пришедшего духа с сопутствующим приступом ужаса в сторону: мол, не сейчас, у меня дела. И еще раз, а потом я, кажется, поняла принцип (воля должна быть железная, да, и усилие вначале выходило практически запредельное, но потом сделалось чуть легче), и задумалась о том, что я еще могу одержать над этим даром верх, подчинить его себе и не дать ему меня уничтожить, я выйду из клиники и у меня все-таки будет целая жизнь за ее стенами...
Но это жуткое ощущение безумия, беспомощности и потери себя запомнилось крепко.
Терапия. У меня появляется личная статистика типа: вторая сессия, опоздала на двадцать пять минут, проревела пятнадцать минут из сорока пяти. Так вот, третья сессия. Опоздала на полчаса, проревела тридцать-тридцать пять минут из часа (интенсивно - всего пятнадцать). Поскольку частный вопрос, с которого мы начали, как с условной острой боли, несколько эту остроту утратил, можно было копать дальше - в сторону всего, с чем я не могу разобраться. Почему меня воротит от собственного отражения, почему на всем, выходящем из моих рук, стоит клеймо "недостаточно хорошо" - в общем, про любовь к себе, с которой у меня как-то неважно сложилось.
В анекдоте Штирлиц, скопировав секретные документы, спрашивает: «Кстати, Мюллер, не найдется ли у вас канцелярских скрепок?» (голос за кадром: Штирлиц знал, что лучше всего запоминается именно последняя фраза) - ближе к концу мы немного походили вокруг некой большой совокупности фактов в моей голове типа: жалеть себя фу, жалеют себя только слабаки. Быть слабаком фу. Я все равно жалею себя, я слабак, футакойбыть. Фу!..
А хорошо быть непрошибаемой. Вот это показатель силы, надежности и вообще, уязвимости в противовес. Когда я слышу, что меня боятся задеть, я пугаюсь, что показала где-то эти неизбежные трещины (и я вижу, что можно говорить это без назидательного негативного подтекста "тебя можно задеть, это слабость, а иметь слабости плохо", но не проговаривать это про себя я не могу). Где-то неподалеку есть и про поиск самооправданий, и про плакать фу (можно от сильной боли, если недолго, над крутой книгой и за другого человека). Плачут без достойного повода только слабаки и истерики, а про слабаков см. выше. Реветь же от жалости к себе - такое фу в квадрате, что ниже падать уже некуда. Только при терапевте и можно (и то потому, что не реветь не получается, а назвать причину внятно ты не можешь - а вдруг она там, глубоко, достаточно весомая?..) Он починит тебя, а потом выпустит обратно в жизнь, где ты не будешь больше плакать вообще никогда.
Направлен этот комплекс осознаний, конечно же, вовнутрь. У других людей по умолчанию есть стоящая причина, у меня - нет, если моя нога не сломана в трех местах, а она не сломана.
Жалеть себя - норма, говорили мне осторожно. Это как боль, такой же способ саморегуляции... Но мне не дается этот подход. Боль это про боль, а жалеть себя - про "ой я бедненький!"
Для меня предложенное "торт кривоватый и не слишком вкусный, зато он мой" не утешение совершенно, а планка ниже плинтуса, ниже уровня моря, и я не могу представить систему координат, в которой это было бы утешением. Мне сказали, что я к себе строга, и в этой мысли что-то есть, но я, как всякий порядочный внутренний родитель, сжимаю губы в ниточку и думаю, что я еще очень, очень лояльна. В ЖЖ malka_lorenz в пятничных вопросах был как-то один, порадовавший меня формулировкой, практически снятой с языка: "По наущению психотерапевта считаю, что всё дело во внутреннем зашуганном ребёнке, и самое печальное, что я действительно не знаю, как этого маленького, извините, пиздюка наконец-то долюбить". Да, это оно: нет нужного чувства, зато есть задача, к которой невесть как подступиться. В какой-то момент - уже не там, а дома, пытаясь думать в этом направлении дальше - поняла, что этот самый внутренний родитель у меня в голове образцово, типично кошмарен. Он искренне не понимает, за что это мелкое можно любить, кроме хорошего поведения, а на любой плач с раздражением думает "Когда это прекратится? Что мне сделать, чтобы он заткнулся?"
Хорошо, что у меня есть внутренний ребенок для тренировок, и до ребенка внешнего, буде он когда-нибудь заведется, эти схемы дойдут в более адекватном виде.
Аэрография на стенах в коридоре тоже вышла не очень: смотрится кустарно и бледно (на торте выходило лучше! Может, это и проблема красок - купила недорогие интерьерные), а заодно я присмотрелась к самой стене и решила, что она ужасна и стоило бы перекрасить ее целиком, однако внутреннего ресурса на это совершенно не ощущается. Там какая-то штукатурка, возможно, в своем далеком прошлом декоративная, и мелкие посеревшие шарики от нее надо как-то сколупывать...
Сегодня сдала еще один заказной торт, классический "три шоколада" на детский день рождения. Бисквит удался хорошо, крашенные аэрографом розы пришлось переделывать: желтый цвет получился слишком ненатуральный и химический, да и не подходил, розовые оказались более к месту. Борюсь с желанием сделать из обрезков и остатков шоколадно-фисташковый торт себе, зачем-то с лиственно-зелеными розами на белом поле. Прям видятся мне эти розы. Кстати, да - у меня теперь есть аэрограф, я и синие розы могу. Но ближайший торт для своих в категориях "волшебная сила, твори по своей воле" и "заморочиться" я себе уже представила совершенно другим. А каким - не скажу, чтобы не портить сюрприз) Но это будет не мой день рождения, там задачи сделать сложное у меня нет. Лень))
Снился сегодня кошмар с сюжетом. Нас в нем было четыре сестры - та, которая мне не нравилась, потом хорошая, потом спятившая и еще я, из младших. И семейство наше было наделено сомнительным даром, который гораздо чаще сводил с ума, нежели приносил пользу, так что считалось удачей, если он не проявлялся вовсе. Я в какой-то момент начала видеть мертвых, и почти сразу поняла, что мне не повезло, в моем случае события пойдут по худшему сценарию - вот в то многолетнее слюнявое, невменяемое, вопящее сумасшествие или тихое овощное доживание на сильных препаратах, хорошо знакомое мне по сестре и старшим поколениям женщин. Потому что дар слишком быстро набрал резкость и силу, и из призрачных теней на границе восприятия (я не успела даже толком обрадоваться, когда смогла слышать их слова, и подумать, куда это можно применить) духи мертвых обрели четкость, цвет и запах. Коммуницировать с ними не выходило - в основном они несли некое мощное одностороннее сообщение на уровне ощущения, и почти всегда ощущение это было о смерти. Это было так - словно нечто пугающее бросается на тебя, хватает тебя и орет тебе в лицо, и его послание - плохо и страшно, сильнейший ужас, его и твой вперемешку, темнота - накрывает с головой, и ты вместе с реальным миром теряешься в нем. Ко мне привязался один дух с посланием особенно тяжелым и "громким", он возвращался едва ли не сразу, когда я приходила в себя, и я чувствовала, что продержусь так совсем недолго, вот-вот мой разум не выдержит, как может не выдержать тело слишком сильных нагрузок.
В минуты просветления я должна была решить, что делать дальше - с физическим телом, которое от меня останется. Можно было обратиться за уходом к несимпатичной сестре или просто подождать, пока она сама возьмется - традиционно она досматривала наших родственниц - но я видела и этот уход, и эту сестру, так что страшно себе такого не хотела. Так же не хотела я взваливать такую обязанность на любимую сестру (отношения с ними помнятся размыто, так как было здорово не до того). У меня было определенное немаленькое наследство, оставленное кем-то из старших родственниц (как предусмотрительно, поняла я, а все гадали, почему именно мне - у кого-то был дар заглядывать в будущее?..) С этой суммой можно было обратиться в специализированную клинику, заключив долгосрочный контракт, что я и сделала.
А в клинике как-то между тем начала приходить в себя. Прежде всего, там были те, чье состояние было сильно хуже. Я, с точки зрения персонала, была почти здорова - относительно вменяема в целом и полностью вменяема отрезками, я могла ходить в уборную и заправлять свою кровать, могла решить, что хочу на ужин, и без посторонней помощи съесть этот ужин. В нарастающие мелкие бытовые хлопоты для себя и окружающих я со временем вовлеклась до такой степени, что в какой-то момент смогла усилием воли отодвинуть пришедшего духа с сопутствующим приступом ужаса в сторону: мол, не сейчас, у меня дела. И еще раз, а потом я, кажется, поняла принцип (воля должна быть железная, да, и усилие вначале выходило практически запредельное, но потом сделалось чуть легче), и задумалась о том, что я еще могу одержать над этим даром верх, подчинить его себе и не дать ему меня уничтожить, я выйду из клиники и у меня все-таки будет целая жизнь за ее стенами...
Но это жуткое ощущение безумия, беспомощности и потери себя запомнилось крепко.
Терапия. У меня появляется личная статистика типа: вторая сессия, опоздала на двадцать пять минут, проревела пятнадцать минут из сорока пяти. Так вот, третья сессия. Опоздала на полчаса, проревела тридцать-тридцать пять минут из часа (интенсивно - всего пятнадцать). Поскольку частный вопрос, с которого мы начали, как с условной острой боли, несколько эту остроту утратил, можно было копать дальше - в сторону всего, с чем я не могу разобраться. Почему меня воротит от собственного отражения, почему на всем, выходящем из моих рук, стоит клеймо "недостаточно хорошо" - в общем, про любовь к себе, с которой у меня как-то неважно сложилось.
В анекдоте Штирлиц, скопировав секретные документы, спрашивает: «Кстати, Мюллер, не найдется ли у вас канцелярских скрепок?» (голос за кадром: Штирлиц знал, что лучше всего запоминается именно последняя фраза) - ближе к концу мы немного походили вокруг некой большой совокупности фактов в моей голове типа: жалеть себя фу, жалеют себя только слабаки. Быть слабаком фу. Я все равно жалею себя, я слабак, футакойбыть. Фу!..
А хорошо быть непрошибаемой. Вот это показатель силы, надежности и вообще, уязвимости в противовес. Когда я слышу, что меня боятся задеть, я пугаюсь, что показала где-то эти неизбежные трещины (и я вижу, что можно говорить это без назидательного негативного подтекста "тебя можно задеть, это слабость, а иметь слабости плохо", но не проговаривать это про себя я не могу). Где-то неподалеку есть и про поиск самооправданий, и про плакать фу (можно от сильной боли, если недолго, над крутой книгой и за другого человека). Плачут без достойного повода только слабаки и истерики, а про слабаков см. выше. Реветь же от жалости к себе - такое фу в квадрате, что ниже падать уже некуда. Только при терапевте и можно (и то потому, что не реветь не получается, а назвать причину внятно ты не можешь - а вдруг она там, глубоко, достаточно весомая?..) Он починит тебя, а потом выпустит обратно в жизнь, где ты не будешь больше плакать вообще никогда.
Направлен этот комплекс осознаний, конечно же, вовнутрь. У других людей по умолчанию есть стоящая причина, у меня - нет
Жалеть себя - норма, говорили мне осторожно. Это как боль, такой же способ саморегуляции... Но мне не дается этот подход. Боль это про боль, а жалеть себя - про "ой я бедненький!"
Для меня предложенное "торт кривоватый и не слишком вкусный, зато он мой" не утешение совершенно, а планка ниже плинтуса, ниже уровня моря, и я не могу представить систему координат, в которой это было бы утешением. Мне сказали, что я к себе строга, и в этой мысли что-то есть, но я, как всякий порядочный внутренний родитель, сжимаю губы в ниточку и думаю, что я еще очень, очень лояльна. В ЖЖ malka_lorenz в пятничных вопросах был как-то один, порадовавший меня формулировкой, практически снятой с языка: "По наущению психотерапевта считаю, что всё дело во внутреннем зашуганном ребёнке, и самое печальное, что я действительно не знаю, как этого маленького, извините, пиздюка наконец-то долюбить". Да, это оно: нет нужного чувства, зато есть задача, к которой невесть как подступиться. В какой-то момент - уже не там, а дома, пытаясь думать в этом направлении дальше - поняла, что этот самый внутренний родитель у меня в голове образцово, типично кошмарен. Он искренне не понимает, за что это мелкое можно любить, кроме хорошего поведения, а на любой плач с раздражением думает "Когда это прекратится? Что мне сделать, чтобы он заткнулся?"
Хорошо, что у меня есть внутренний ребенок для тренировок, и до ребенка внешнего, буде он когда-нибудь заведется, эти схемы дойдут в более адекватном виде.
@темы: самокопание, в режиме дневника, пратортики, дневник снов