...and home before dark.
В основном о мрамореНадо писать какие-то мелкие заметки твиттер-стайл, которые формируются в голове, а то потом приходится обобщать очень сильно: а я больше не работаю в шатре, который стоит в заснеженных лесах, я уже вторую неделю работаю в канцелярии почти той же государственной штуки, и канцелярия эта кажется мне герметичной, словно детектив - только поток, лавина электронных писем из ниоткуда в никуда. Три года назад от сложной интеллектуальной работы меня тошнило, последний год ее не случалось со мной вовсе, а сейчас от составления массы разнообразных документов мне стремительно хорошеет. Хотя есть подозрение, что любовь к работе - свойство характера. Девчонки выслушали мое восторженное "а вот до девяти, а вот в выходные!.." - и сообщили, что я снова нашла пищу для своего мазохизма.
Когда я возвращаюсь домой, выпотрошенная и усталая, я начинаю воспринимать красоту окружающего мира особенно остро. На Семеновской на колоннах слева ужасно красивый красный мрамор, и у меня уже есть две любимых колонны. На Новокузнецкой прожилки мраморной облицовки колонн тоже можно разглядывать долго, очень долго, но недостаточно, чтобы пропускать поезд-другой. А тут меня - по случаю высокой температуры, не иначе - стукнуло по голове, и с большими перерывами на поработать (в субботу и с простудой, и в воскресенье мне там тоже были бы рады - настоящая госслужба, без дураков), собрать волонтерскую посылку и подвергнуться адскому промыванию носа я непрерывно читала про мрамор все, до чего могла дотянуться.
Я читала про ручное выпиливание глыб и советскую взрывную добычу, про статуарность и светопроводность, пыталась отличить желтые мраморы от коричневых, а ленточные от волнистых, в то время как проклятый интернет на запрос о жилковатых выдавал мраморы, а на запрос о ленточных внезапно котиков.
Тот белый в отделке первых станций, который кажется мне слишком скучным за счет своей однотонности - стремление приблизиться к дневному свету. Тот рисунчатый мрамор колонн на Новокузнецкой, с которого началась моя острая мания - Агверан из Армении, и его называют то розовато-серым, то розово-сиреневым (я открываю фото сиреневых мраморов, показываю Сашке, и мы тихо выбираем на странице по четыре самых красивых, не совпав ни в одном). А пестро-красный раковинный мрамор на Семеновской из Нижнего Тагила; я читала про месторождения, давшие мрамору свое название, которые в наше время выработаны или заброшены.
Про зеленый мрамор из Индии и черный китайский; поэтика названий - популярный в восемнадцатом веке бельгийский сорт черного с белыми прожилками "la Sainte Anne", или современный "Silver dragon" с "текучими мазками серебряного оттенка" на черном фоне. А про раковинный пестро-красный из Нижнего Тагила - колонны на Семеновской со стороны поездов в центр, которыми я любуюсь, когда еду с работы (а этот образ - фрагменты древнего несуществующего уже океана на стенах нынешней подземки) - пишут, что он похож на бельгийский "колбасный", красный с белыми вкраплениями. Описание цветов и оттенков: золотой мед, топленое молоко, слоновая кость. Даже технические термины обретали поэтику: легко принимает полировку, превосходный изолятор, смена минеральных пигментов и брекчиевые рисунки...
Попутно узнала массу штук о метро. О художнике-мозаичисте Фролове, умершем от голода в Ленинграде через несколько дней после отправки по Дороге Жизни панно, которые сейчас на Новокузнецкой. Внимание очень избирательно: из сюжетного ряда мозаики на Автозаводской его исполнения я помнила только девушку и мужчину в каких-то высоких колосьях, и сюжет казался мне почти романтическим - а там по соседству, оказывается, морское сражение, загрузка бомб в бомбардировщик и что-то там с танковыми гусеницами. Сколько Сталина в самых разных формах исчезло из метро во время критики культа личности, сколько видов мрамора и из каких месторождений было использовано, как проектировали станции под фугу Баха, видели цветовое решение во сне и вдохновлялись деталями древних римских усыпальниц...
Столько лет ездить и не замечать световых решений, продуманных переходов в каменной отделке станций от холодных тонов к теплым, облицовки розовым биробиджанским мрамором или ониксом, красных и синих прожилок на белом мраморе, узких полосок сиреневого и зеленого на всяких пилонах и светильниках...
Я думала: надо узнать побольше, пока меня не отпустило. А на следующий день меня все же отпустило, и мрамор на фотографиях уже не казался пронзительно-прекрасным. Жаль.
Поменьше шастать по улице, говорит мне врач-декашлятор, и я удивляюсь, как емко можно охарактеризовать все мои деловые перемещения.
Этой зимой у всех волосы электрические, говорит мне парикмахерша.
Жизнь - он такой, говорит мне водитель такси, ничего не поделаешь.
Когда я возвращаюсь домой, выпотрошенная и усталая, я начинаю воспринимать красоту окружающего мира особенно остро. На Семеновской на колоннах слева ужасно красивый красный мрамор, и у меня уже есть две любимых колонны. На Новокузнецкой прожилки мраморной облицовки колонн тоже можно разглядывать долго, очень долго, но недостаточно, чтобы пропускать поезд-другой. А тут меня - по случаю высокой температуры, не иначе - стукнуло по голове, и с большими перерывами на поработать (в субботу и с простудой, и в воскресенье мне там тоже были бы рады - настоящая госслужба, без дураков), собрать волонтерскую посылку и подвергнуться адскому промыванию носа я непрерывно читала про мрамор все, до чего могла дотянуться.
Я читала про ручное выпиливание глыб и советскую взрывную добычу, про статуарность и светопроводность, пыталась отличить желтые мраморы от коричневых, а ленточные от волнистых, в то время как проклятый интернет на запрос о жилковатых выдавал мраморы, а на запрос о ленточных внезапно котиков.
Тот белый в отделке первых станций, который кажется мне слишком скучным за счет своей однотонности - стремление приблизиться к дневному свету. Тот рисунчатый мрамор колонн на Новокузнецкой, с которого началась моя острая мания - Агверан из Армении, и его называют то розовато-серым, то розово-сиреневым (я открываю фото сиреневых мраморов, показываю Сашке, и мы тихо выбираем на странице по четыре самых красивых, не совпав ни в одном). А пестро-красный раковинный мрамор на Семеновской из Нижнего Тагила; я читала про месторождения, давшие мрамору свое название, которые в наше время выработаны или заброшены.
Про зеленый мрамор из Индии и черный китайский; поэтика названий - популярный в восемнадцатом веке бельгийский сорт черного с белыми прожилками "la Sainte Anne", или современный "Silver dragon" с "текучими мазками серебряного оттенка" на черном фоне. А про раковинный пестро-красный из Нижнего Тагила - колонны на Семеновской со стороны поездов в центр, которыми я любуюсь, когда еду с работы (а этот образ - фрагменты древнего несуществующего уже океана на стенах нынешней подземки) - пишут, что он похож на бельгийский "колбасный", красный с белыми вкраплениями. Описание цветов и оттенков: золотой мед, топленое молоко, слоновая кость. Даже технические термины обретали поэтику: легко принимает полировку, превосходный изолятор, смена минеральных пигментов и брекчиевые рисунки...
Попутно узнала массу штук о метро. О художнике-мозаичисте Фролове, умершем от голода в Ленинграде через несколько дней после отправки по Дороге Жизни панно, которые сейчас на Новокузнецкой. Внимание очень избирательно: из сюжетного ряда мозаики на Автозаводской его исполнения я помнила только девушку и мужчину в каких-то высоких колосьях, и сюжет казался мне почти романтическим - а там по соседству, оказывается, морское сражение, загрузка бомб в бомбардировщик и что-то там с танковыми гусеницами. Сколько Сталина в самых разных формах исчезло из метро во время критики культа личности, сколько видов мрамора и из каких месторождений было использовано, как проектировали станции под фугу Баха, видели цветовое решение во сне и вдохновлялись деталями древних римских усыпальниц...
Столько лет ездить и не замечать световых решений, продуманных переходов в каменной отделке станций от холодных тонов к теплым, облицовки розовым биробиджанским мрамором или ониксом, красных и синих прожилок на белом мраморе, узких полосок сиреневого и зеленого на всяких пилонах и светильниках...
Я думала: надо узнать побольше, пока меня не отпустило. А на следующий день меня все же отпустило, и мрамор на фотографиях уже не казался пронзительно-прекрасным. Жаль.
Поменьше шастать по улице, говорит мне врач-декашлятор, и я удивляюсь, как емко можно охарактеризовать все мои деловые перемещения.
Этой зимой у всех волосы электрические, говорит мне парикмахерша.
Жизнь - он такой, говорит мне водитель такси, ничего не поделаешь.
@темы: хроники гордой птицы